Проблемы Эволюции |
М.: Устойчивый мир, 2001.
В XX веке был ясно сформулирован приговор естественнонаучной (в существенных чертах — физической) картины мира человеку. Мы составляем один из не менее, чем 1,5—2 млн видов организмов. Человек — продукт эволюции наземных позвоночных, крупнейших животных суши, являющихся не столько членами конкретных биоценозов, сколько сообществом сборщиков производимого биоценозами урожая. В сущности, современное человечество качественно отличается от своих позвоночных предков лишь масштабами совершаемой работы, более непосредственным использованием минеральных ресурсов и энергии солнечного света — известной автотрофностью, по выражению В.И. Вернадского.
Суммарная масса всего живого составляет менее одной миллионной части косного вещества нашей сравнительно небольшой планеты, одной из обращающихся подле заурядной маленькой звезды (желтого карлика), каких только в нашей Галактике несколько миллиардов. А наша сравнительно небольшая Галактика (Млечный путь) относится к самому распространенному типу спиральных галактик, каковых в видимой части Вселенной тоже миллиарды.
Столь внушительная победа науки над антропоцентризмом породила в XX веке философию экзистенциализма — пессимистическое учение о «поки-нутости человека в мире». Такой взгляд на человека и на окружающую Природу хотя и верен, но, безусловно, односторонен и в своей односторонности опасен. Теперь каждому школьнику известно, что глубочайшая зависимость человека от природных источников удовлетворения его потребностей в сочетании с недооценкой его могущества чревато опасностью самоуничтожения. На возможность гибели человечества вследствие эгоизма предшествующих поколений по отношению к будущим еще в 1802 г. обратил внимание Ж.Б. Ламарк. Мир, безусловно, не создан специально для человека, но, будучи закономерным продуктом его развития, человек в этом мире укоренен и в этом смысле вовсе не является пассивным и ничем не защищенным, всеми (читай — Богом) покинутым перед лицом природных стихий. Главным источником могущества, активности и тем самым защищенности человека является его разум — самое универсальное приспособление из всех когда-либо изобретенных родной для него Природой в ходе эволюции.
В силу принципа адаптивного компромисса, всякая адаптация есть результат нахождения компромисса между противоречивыми требованиями оптимизации целого и различных его параметров. Поэтому все актуальные, не выдуманные опасности, подстерегающие дитя разума, — лишь оборотная сторона его исключительности. Ждетли человечество бесславная гибель или, напротив, победа разума над косной материей — любой исход будет порождением нашей собственной исключительности, поражением от собственной косности или победой над ней.
В XX веке возникла рациональная (в отличие от прежних, религиозных) концепция ноосферы, ставящая в центр мироздания даже не просто человека, а его разум. Первыми с этой идеей выступили Э. Леруа и П. Тейяр де Шарден под впечатлением (как они сами об этом писали) от читанных В.И. Вернадским в Сорбонне в 1922-1923 гг. лекций по геохимии, проникнутых создаваемым им в это время учением о биосфере.
Леруа и Тейяр де Шарден восприняли основную идею и аргументацию Вернадского в пользу огромной работы (в физическом смысле), осуществляемой живыми организмами по химической трансформации вещества наружных оболочек Земли, однако восприняли это слишком буквально. Отчасти виноват в этом оказался сам Вернадский. Он называл биосферой наружные оболочки Земли, охваченные жизнью, и акцентировал прежде всего работу собственно «живого вещества» (как он в противоположность косному веществу планеты называл совокупность организмов). Кроме того, в начале XX века еще очень мало было известно о глубоких недрах Земли и верхних слоях атмосферы. Поэтому в своих лекциях и книге «Биосфера» (1926) Вернадский занизил мощность биосферы. В более поздних работах он постоянно раздвигал границы биосферы, медленно, но верно превращая ее из области, охваченной жизнью, в область проявления последствий ее геохимической работы, источником которой является энергия солнечных лучей.
Эти области существенно различаются благодаря глобальному геохимическому круговороту, который Вернадский называл главной функцией биосферы. Большая часть энергии, движущей круговорот, расходуется на перенос косного вещества, прежде всего на чисто физический процесс испарения и конденсации воды. Благодаря работе круговорота продукты жизнедеятельности, особенно газообразные, жидкие и растворимые, разносятся гораздо шире зоны, непосредственно охваченной активной жизнью.
Таким образом, для Вернадского биосфера — прежде всего естественно-историческое, а именно — геологическое тело, наружная оболочка планеты, в свою очередь состоящая из нескольких геосфер: тропосферы с нижней частью стратосферы, жидкой гидросферы и значительной части земной коры, включая ее гранитно-метаморфический слой. Последнюю Вернадский называл областью «былых биосфер», подчеркивая этой метафорой непрерывность существования биосферы во времени. Поскольку именно в этой области человеческий разум, реализующийся в форме практической деятельности, уже стал могущественной геологической силой, для Вернадского ноосфера была прежде всего новейшей и последней стадией эволюции биосферы.
Разумная деятельность и научная мысль были для Вернадского прежде всего источниками новой действующей в биосфере геологической силы. Его как естествоиспытателя больше интересовали последствия разума для биосферы Земли, .а, вообще говоря, и Вселенной, чем собственная природа разума. Иными словами, средствами естественной истории (прежде всего геологии, почвоведения, ботаники, зоологии и географии) Вернадский открыл природный объект, который в принципе не может быть постигнут только средствами естественных наук.
Для Леруа и Тейяра де Шардена ноосфера, а до нее жизнь (биосфера — в их понимании) были последовательно надстраивающимися друг над другом в ходе эволюции Природы восходящими уровнями прогрессивного одухотворения первоначально косной материи. Отсюда их ноосфера — особый надбиосферный «мыслительный пласт», охвативший планету подобно тому, как некогда ее охватила жизнь. (Конечно, слова «пласт» и «сфера» у этих авторов, в отличие от Вернадского, имеют метафорический смысл.)
Главным достижением в подходе П. Тейяра де Шардена к ноосфере оказалось как раз то, чего недоставало в подходе В.И. Вернадского. Он нашел внутренний источник разума — рефлексию. Этим словом он называл способность сознания «сосредоточиться на самом себе и овладеть самим собой как предметом» мысли, «способность уже не просто познавать, а познавать самого себя; не просто знать, а знать, что знаешь». Человек, охватывая своим рефлексирующим разумом не только себя, но всю окружающую его Природу, в известном смысле становится средоточием Вселенной, приступившей с его помощью к самопознанию и тем самым к самосознанию самой себя.
В принципиальном решении проблемы разума Тейяру де Шардену несомненно помогли глубоко пережитая им вера, религиозная культура и теологическое образование. От Платона и Аристотеля еще средневековая схоластика унаследовала представление о главном атрибуте Божественного Разума: тождестве мысли и мыслимого. Замысел Божий развернут перед нами в форме созданного Им мироздания. Действительно, мысль, воплощенная в слове, была неотделима от Бога-Творца («Сначала было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог») и непосредственно воплощалась в тварном мире. Причем плоды задуманного и воплощенного в ходе Творения проверялись при помощи критерия практики: «И увидел Бог все, что Он создал, и вот, хорошо весьма». «И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его». Сплошные рефлексивные высказывания и действия. В сущности, главное отличие человека от Вечного Бога в отсутствии тождества между мыслью и ее воплощением: не все мыслимое воплощаемо, а воплощаемое требует для своего воплощения труда.
В своей основе рационально-религиозная доктрина Тейяра де Шардена разошлась с «Книгой Бытия» лишь заменой двух глаголов совершенного вида глаголами несовершенного вида: Замысел Божий не только развернут, но продолжает разворачиваться перед нами в форме создаваемого Им по сей день мироздания. Идея не так нова: еще Гегель писал о рефлексии Абсолютного Духа как движущей силе его саморазвития. Но, как и следовало ожидать, допустимое в XV11I веке для философа при прусском дворе совершенно недопустимо для священника-иезуита в XX веке. А религиозное воспитание, образование и убеждения автора «Феномена человека» действительно заставили его сперва вступить в Орден иезуитов (1899), а затем привели к рукоположению в сан священника (1911). Как известно. Церковь Христова учит паству чистоте помыслов. Согрешить можно и в мыслях. Только Святое Причастие и чистосердечное раскаяние может освободить душу от греховных помыслов. Этот урок Святой Церкви Тейяр де Шарден усвоил твердо. Поэтому он не мог эклектически соединить универсальную теорию развития Природы, которой со всеми ее следствиями он верил не менее (а судя по «Феномену человека», — более) истово, чем догматам о Шестидневе, первородном грехе, непорочном зачатии, Ковчеге Завета и т. п. Вот что писал этот иезуит: «Что такое эволюция — теория, система, гипотеза?.. Нет, нечто гораздо большее, чем все это: она основное условие, которому должны отныне подчиняться и удовлетворять все теории, гипотезы, системы, если они хотят быть разумными и истинными. Свет, озаряющий все факты, кривая, в которой должны сомкнуться все линии, — вот что такое эволюция». Но ведь христианство тоже религиозная «система», которая мнит себя «разумной и истинной». Она тоже должна «отныне подчиняться и удовлетворять» условию эволюции?
Как, однако, глубоки оказались последствия замены глаголов совершенного вида на несовершенный. Творец всего сущего сам оказался историческим персонажем, подобно своим творениям. Христианство — религия Откровения, но как быть, когда Откровение в форме создаваемого Творцом мира становится каждодневным?.. Мир Божий, который надо постоянно достраивать, дополнять, поновлять, не совершенен. Непрерывно творящий «поверх» уже сотворенного, Бог по профессии становится строителем мироздания, а по призванию — экспериментатором. Но саморазвитие и опыты такого Создателя (как это отмечал еще Св. Фома Аквинский, признанный в 1567 г. одним из пяти «Учителей Церкви») неизбежно ограничивают возможности его Божественного Провидения. Думается, приведенных примеров довольно, чтобы, глядя непредвзято, войти в положение генералов Ордена иезуитов. Ведь не могли же они, право, отказаться от догматов, овеянных авторитетом почти двухтысячелетней религиозной традиции. Тем более, когда член Ордена не на свой страх и риск такое печатает, а требует официального разрешения. Естественно, следует запрет.
П. Тейяр де Шарден — философ, ученый (геолог, палеонтолог, археолог, антрополог) и католический теолог — видел свое жизненное призвание в радикальном обновлении христианского вероучения, в коренном преобразовании религии в соответствии с современной наукой. За религиозное инакомыслие, отвергавшее ортодоксальные догмы, он был лишен права преподавать, публиковать свои философские и теологические сочинения и был изгнан церковными властями из Франции. Более 20 лет прожил в Китае. С целью палеонтологических исследований объездил все континенты. После второго изгнания из Франции жил в США. Выдающимся достижением стал его опыт всеобщей картины эволюционного процесса, интегрировавший в себя и естественнонаучные, и гуманитарные данные.
Основным пороком ортодоксальной томистической доктрины Тейяр де Шарден считал ее статичность, которую стремился преодолеть на основе теории эволюции. Отвергая ветхозаветный миф о творении Богом первочеловека — родоначальника всего человечества, считал, что человек — наиболее совершенный результат многотысячелетней эволюции органического мира, в свою очередь развившегося на основе эволюции неорганического мира. Различал три последовательные качественно разные стадии эволюции: преджизнь (литосфера), жизнь (биосфера) и феномен человека (ноосфера).
Отвергая как дуализм, так и материализм и спиритуализм, Тейяр де Шарден определял свою философскую позицию как «монизм». Единство материи и сознания основано на том, что материя есть «матрица» духовного начала. Физической («тангенциальной») энергии, убывающей по закону энтропии, противостоит духовная («радиальная») энергия. Духовное начало имманентно всему сущему: как источник целостности оно свойственно в скрытом виде уже молекуле и атому. В живой материи сознание обретает психическую форму. В человеке оно становится «самосознанием» (человек «знает, что он знает»).
Движущей силой эволюции является целестремительное сознание («ортогенез»). Эволюция принимает телеологическую форму: ее конечная притягательная сила — вершина прогресса — «точка Омега» (символическое обозначение Христа). «Космогенез» превращается в «христогенез».
Появление человека — не завершение эволюции, а ключ к возрастающему совершенствованию мира. Очеловечивание Сына Божия (Тейяр де Шарден оспаривает рождение Иисуса девой Марией) выражает исключительную роль человека в дальнейшей эволюции. Существующий мир несовершенен. Человеческие страдания, символизируемые распятием Христа, — символ активного содействия человека совершенствованию бытия. Самосознание — источник «персонализации» — влечет за собой стремление к «социализации», понимаемой как «единодушие».
Социальные воззрения Тейяраде Шардена носят гуманистический характер, но крайне утопичны. Общественный прогресс основывается у него на моральном начале — всеобщей любви, нравственные побуждения облекаются в религиозную оболочку. Стремление «вперед» сочетается со стремлением «ввысь». Социальный идеал отождествляется со «Вторым Пришествием Христа» — т. е. теология у Тейяра де Шардена перерастает в христологию.
Учение Тейяраде Шардена получило широкое распространение в кругах интеллигенции как во Франции, так и в других странах. Тейярдизм стал наиболее влиятельной теологией, противостоящей неотомизму.
Но вернемся к учению о ноосфере. Обе его версии — лишь высшее звено и центральный пункт, соответственно, естественноисторического учения Вернадского и религиозно-рационалистического учения Тейяра де Шардена. Каждая по-своему пытается охватить всю область эмпирически данного нам мироздания, как в пространстве, так и во времени. Эволюция биосферы и жизни в ней суть естественное продолжение единого непрерывного процесса развития, охватывающего весь Космос. Только у Вернадского Космос — это прежде всего Вселенная как предельное выражение всей Природы, постигаемой средствами естественных наук. Для Тейяраде Шардена Космос — феноменологически данное вещественно-энергетическое выражение активного, творящего и организующего Божественного Начала, охватывающего творимый Им мир, но внеположенного миру вещей, т. е. Космосу.
Иными словами, Вернадский предложил новую естественнонаучную картину мира, которая, в противоположность традиционной физической, написана в стиле естественной истории. Причем в отличие от всех прежних естест-венноисторических построений она, подобно физической картине мира, охватывает всю Природу, весь Космос, а не какой-либо из его пусть крупных по человеческим меркам фрагментов. В этом смысле объекты физической картины мира и «геологического мировоззрения», как его называл Вернадский, тождественно совпадают. Отличается лишь стиль этих грандиозных «полотен». На одном из них человек — едва заметная «козявка» на фоне грандиозных масштабов мироздания, на втором, написанном в «обратной перспективе» к первому, — центральная фигура, апофеоз всего развития Природы.
«Полотно» Тейяра де Шардена еще шире. Оно не умещается в рамки не только естественных наук, но и науки вообще. В нем предпринята попытка соединить рациональную науку и знание, включая религиозное Откровение, которое по определению не может быть последовательно рационально (Credo, quia absurdum — верую, ибо абсурдно). Впрочем, «Феномену человека» более соответствует принцип Fides quaerens Intellectum — вера, ищущая разумения. О нетривиальности и масштабности проекта свидетельствует положенная в его основу попытка соединить универсальный естественноисторический принцип развития Природы с догматами католической религии Откровения. И тут не обошлось без жертв. Божьему Промыслу, направляющему процесс развертывания эволюционных потенций, принесены в жертву самозарождение и саморазвитие Природы. Но идее развития Природы принесены в жертву и последовательный креационизм, несовместимый с представлением о самозарождении жизни на Земле, и догматы о первородном грехе и непорочном зачатии, и статичность библейского мировосприятия.
Широту обобщения Вернадского невозможно переоценить: он создал первую естественноисторическую картину мира, сравнявшись в этом с великим Ньютоном — создателем первой естественнонаучной картины мира. Именно такого рода картина мира нам нынче позарез нужна. В условиях ан-тропогенно спровоцированного экологического кризиса, угрожающего не только современному состоянию биосферы Земли, но и цивилизации, нам необходимо видение Природы во всей сложности и полноте ее реальных естественных и исторических проявлений.
Что же сказать о широте картины мира, предложенной Тейяром де Шар-деном? Безусловно, по сравнению с естественноисторической картиной мира Вернадского она гораздо менее конкретна, менее точна, последовательна, глубока, полна и более противоречива. Но этому и не следует удивляться: в общем случае чем шире концепция, тем она менее конкретна. Кроме того, концепция Тейяра де Шардена настолько уникальна для XX века своей широтой, что, быть может, опыт и пример дороже достигнутого результата.
Сегодня перед нами во весь рост стоит глобальная естественноисторическая дилемма: «Быть или не быть». Причем главным героем этой драмы (будем вслед за Вернадским верить, что не трагедии) может быть только ее виновник — человек. И признаемся, что наши дела настолько плохи, что средства спасения, предложенные Вернадским, необходимы, но безусловно недостаточны. У современного человечества нет (или почти нет) трудностей технических, все трудности морального свойства. И невольно перед лицом угрозы не .только экологического, но и нравственного кризиса, ради «спасения живота своего» мы готовы ухватиться за соломинку, брошенную нам священником-иезуитом. Его призыв к единению усилий людей необходим для решения стоящих перед нами срочных глобальных проблем. Причем подбирая оружие, Тейяр де Шарден совершенно единодушен с Вернадским: это должны быть средства естественных наук. Но без надлежащего «одушевления на брань» ради будущего детей и внуков наших никакие средства нам не помогут.
Попробуем теперь открыть палеонтологический секрет, лежащий в основе «Феномена человека».
Будучи прежде всего минералогом, геохимиком и историком науки, В.И. Вернадский обсуждал лишь биогеохимические последствия эволюции «живого вещества», почти не отвлекаясь на собственные закономерности эволюции организмов. Палеонтолог же П. Тейяр де Шарден именно эти закономерности использовал в качестве естественноисторического фундамента своего синтеза. Среди многочисленных закономерностей эволюции организмов наибольшее впечатление на него произвели два аспекта направленности эволюционного процесса — ортогенеза. Во-первых, это традиционный интерес к проблеме прогрессивной эволюции. Она выражается в тенденции цефализации — прогрессивном увеличении в ходе эволюции массы, сложности и концентрации нервной системы (закон Дж.Д. Дана), которой отдали должное и Тейяр де Шарден, и Вернадский. С этой закономерностью хорошо коррелирует рост общего уровня организации и активности, т. е. морфофизиологический прогресс. Для Тейяра де Шардена цефализация была прежде всего указанием на рост одухотворенности материи в ходе ее эволюции.
Во-вторых, это широчайшее распространение в родственных филогенетических ветвях явлений как бы «независимого» появления множественных гомологичных признаков, отсутствовавших у общего предка этих ветвей. Такие параллельно возникающие гомологии Э. Рэй Ланкэстер еще в 1870 г. назвал гомоплазиями в противоположность гомогениям — традиционным гомологиям, являющимся наследием общих предков. Тейяр де Шарден справедливо полагал (вслед за Э.Д. Копом, Г.Ф. Осборном, У.Б. Скоттом и др.), что множественные гомоплазии являются выражением направленности эволюции и длительной исторической подготовки каждого крупного эволюционного завоевания. Это убеждало его в том, что если бы какая-то из крупных филогенетических ветвей вдруг вымерла, не оставив потомков, то ее роль в истории жизни выполнила бы другая, родственная ей.
Кажущееся независимым, конвергентным, возникновение гомологичных признаков (гомоплазии) наводило на мысль о наличии общей цели, к которой неудержимо стремятся (сходятся) в процессе эволюции разные филогенетические ветви. Если добавить к этому идею прогрессивного одухотворения материи, то такую цель можно посчитать Высшей Целью. Тейяр де Шарден настолько твердо верил в универсальность принципа развития, что распространял его не только на всю Природу, но и на ее Создателя. Поэтому ему представлялось естественным наделить свойством стремления к Высшей Цели всю Природу. Экстраполируя в будущее сходящееся, конвергентное целестремительное развитие, он неизбежно и, как ему казалось, чисто феноменологически приходил к выводу о грядущей «точке Омега» — кульминации развития всей Природы. Таким образом, вскрытой учеными картине мира недостает лишь знания первопричины целеустремленного развития Природы к Высшей Цели. Оставалось только, как это часто делается в науке, реконструировать причину по ее следствиям.
Для глубоко и искренне верующего человека, каковым несомненно был Тейяр де Шарден, вопрос о первоисточнике Высшей Цели всей Природы («точки Омега»), своеобразного Конца Света, за которым наступает эра вечного, всеобщего и неизменного благоденствия, если угодно — Царствие Господне, к которому устремлено все развитие мира, — естественно решался с надлежащим католическому священнику благоговением и благочестием. Такой первопричиной может быть только Бог — Творец всего сущего. Даже из соображений приоритета Бог был исторически первым олицетворением (в буквальном смысле) Высшей Цели бытия.
Христианская традиция связывает Конец Света со Вторым Пришествием Спасителя нашего Иисуса Христа. Поэтому движение к «точке Омега» у Тейяра де Шардена равносильно стремлению мира вновь слиться со своим Создателем, как это было до Начала Времен. Однако это новое слияние означало не возврат в небытие, а всеобщее благоденствие.
Действительно, как заманчиво думать, что здесь мы подошли к пределу познания, доступного для естественных наук. Как заманчиво здесь видеть вещественное воплощение направляющей эволюцию мира руку Творца. Как заманчиво ощутить преимущество позиции христианина и священника, которому открыт мир первопричин, в отличие от естествоиспытателя-агностика, которому они недоступны. Если направление эволюции Природы определяет Божественное Провидение, проявление которого мы видим в конвергирующих рядах эволюции форм, не идущих неведомо куда, а ведомых в Царствие Господне, то вся причинность должна выглядеть «шиворот навыворот». Движение от разнородных причин к однородным следствиям — к общей цели создает впечатление, что следствие управляет причиной, а не наоборот. Иными словами, ожидаемые следствия Божественного Провидения, похоже, находят феноменологические подтверждения...
Все хорошо. Вот только исходная посылка — независимость возникающих гомологии (гомоплазии) оказалась лишь кажущейся. Самая общая причина обеих форм гомологии — историческая. Она заключается в мощном эффекте преемственности — сильной зависимости (инерции) последующих стадий эволюции от предыдущих. Разница заключается лишь в том, что в случае гомогении потомки непосредственно наследовали признаки, уже существовавшие у их общих предков, которые затем лишь более или менее видоизменялись у потомков. В случае гомоплазии потомки наследовали от предков не сами признаки, а лишь предпосылки их возникновения. Таким образом, независимой была лишь реализация каждым потомков предпосылок, равно унаследовавших ими от общих предков. Эти предпосылки, в свою очередь, были выражены в конкретных свойствах предков, непосредственно унаследованных их потомками. Иными словами, речь идет о косвенном унаследовании: непосредственно наследуемые признаки создают предпосылки (являются историческими причинами) возникновения новых признаков. Такую модель возникновения гомоплазии предложил Г.Ф. Осборн в 1902 г. В результате то, что Тейяру де Шардену представлялось независимыми конвергирующими (сходящимися) рядами ископаемых форм, оказалось параллельными рядами независимых реализации, имеющих общие исторические причины. Общим историческим предпосылкам на стадии общих предков соответствовала более чем одна реализация на стадии их потомков, что возможно лишь при условии предварительного расхождения (дивергенции) ветвей потомков от общего предка. Об этом еще в 1896 г. писал У.Б. Скотт. О примате дивергенции над конвергенцией свидетельствует общая тенденция роста разнообразия форм жизни на протяжении их геологической истории. Кроме того, если бы различающимся предкам соответствовали бы однородные потомки, то филогенетические древеса были бы перевернутыми: их ветви вглубь времен расходились бы, а не сходились, как на привычных реконструкциях. Все изображенные в книге П. Тейяра де Шардена реконструированные филогенетические древеса демонстрируют расхождение (дивергенцию), а не схождение (конвергенцию) ветвей. Исключение составляют лишь сходящиеся траектории, относящиеся к будущему человечества, которые ввиду вышесказанного не могут рассматриваться как экстраполяция ретроспективных филогенетических реконструкций. Таким образом, центральное звено концепции Тейяра де Шардена все же оказалось результатом недоразумения.
И все же «Феномен человека» был одной из немногих книг, в которой, хотя и в несколько искаженной форме, констатировалось фундаментальное значение и широкое распространение параллелизмов. Заметим, что феномен широкого распространения эволюционных параллелизмов до сих пор, как и во времена Тейяра де Шардена, в теоретическом плане требует своего объяснения.
Выводы естественноисторической картины мира Вернадского и религиозно-рационалистической доктрины Тейяра де Шардена не только не расходятся с принципами традиционной физической картины мира, но и опираются на них. Все три «полотна» (а им не было равных в XX веке) в главном оказались дополнительными (по Н. Бору). Но этого мало. Вернадский и Тейяр де Шарден, каждый по-своему, во главу угла своих концепций поставили биологический (если хотите — виталистический) и исторический подходы. Первого подхода без второго быть не могло: все живое — продукт развития, истории. Но это нам известно со времен Дарвина и Уоллеса. Новизна подхода состояла в последовательном распространении исторического и биоцентристского воззрения на все окружающее. Особенно это касается Тейяра де Шардена, распространившего исторический подход на только на всю Природу, но даже на сферу религиозного опыта.
Вторая половина XX века как никогда подтвердила актуальность именно такого подхода. Благодаря развитию теорий нестационарной Вселенной и Большого взрыва, неравновесной термодинамики, синергетики и теории динамического хаоса, химической кинетики и эволюционной химии мы можем наконец сформулировать всеобщий принцип развития как эмпирическое обобщение. Оно гласит: все истинно сущее развивается.
Естественнонаучная (физическая) картина мира, как известно, покоится на фундаменте законов сохранения. Вновь, очевидно, может возникать только то, что не сохраняется в силу закона. Но при этом новообразование — необходимый аспект любого истинного развития. В этом, как сказано выше, был корень душевных мучений священника-иезуита и палеонтолога Тейяра де Шардена и его конфликта с Ватиканом. Иными словами, физическая картина мира насквозь эволюционного естествознания сама-пока не стала эволюционной. Каждая частная эволюционная концепция входит в нее отдельно, ad hoc («для данного случая»), без обобщения. Косвенно в пользу справедливости такого диагноза свидетельствует тот факт, что либо исторические дисциплины находятся на периферии соответствующих наук, либо целые науки, ядро которых составляют исторические концепции, оказываются на периферии физической картины мира. В самом деле, космология, неравновесная термодинамика, синергетика, теория динамического хаоса находятся на периферии физики, химическая кинетика и эволюционная химия — на периферии химии, палеогеография и историческая география — на периферии географии. Центральное положение в биологии занимает эволюционная теория, а в геологии — историческая геология, но и биология, и геология находятся на периферии физической картины мира.
Отметим в заключение, что более всего обнаружению отмеченного досадного пробела способствуют труды русского минералога В.И. Вернадского, французского палеонтолога П. Тейяра де Шардена и нашего современника, бельгийского физика И. Пригожина.